Добрый день, друзья!

Музыка и литература в своих «кофейных увлечениях» похожи тем, что выражали его иносказательно.

Иоганн Себастьян Бах посвятил кофе целую кантату, но  если бы мы этого не знали и прослушали музыку без текста, то даже не поняли бы, о чем конкретно идет речь – может, о чае. Или о вине.

Литература «называет» кофе  по имени, когда вручает его какому-либо персонажу, однако и тут мы его не видим и не чувствуем — все здесь зависит только от автора: как именно он опишет кофейный вкус, аромат, стук кофейной чашки о блюдце.

Кино изображает кофе уже во всех ракурсах — мы видим, как растворяется в нем кусочек сахара, как вскипает пена на турке, как тает в нем ложечка мороженого, разве что не можем почувствовать его аромат и ощутить вкус. Но и кино существует не так долго в рамках истории искусства — всего какой-то век.

Поэтому пальму первенства в изображении конкретной, существовавшей когда-то и выпитой художником кофейной чашки мы все же отдаем живописи. Начать рассказ об этом нужно с развенчания известного мифа.

Изображать кофе живописцы начали довольно рано, примерно в XVII веке. Считается, что первая чашка поселилась на полотне Франсиско Сурбарана в его «Натюрморте с лимонами, апельсинами и розой». Однако это не так. Сурбарана мы знаем как художника мистического —  он всецело являлся представителем испанской школы, которая стремилась выразить религиозное чувство. Встретить натюрморт среди картин с изображениями святых, с их экстатически возведенными к небесам довольно странно. К тому же мы прекрасно знаем, что до определенного времени все, что попало на холст художника, играло невероятно важное значение в общем замысле полотна. Сурбаран составляет свой тонкий натюрморт из трех предметов: вазы с апельсинами, медной тарелочки со спелыми лимонами (говорят, это цитроны — их кожица куда более крепкая), а возле чашки изысканной формы мы видим маленькую розу, которая больше похожа на взбитое пирожное. Все эти предметы должны были символизировать чистоту Девы Марии.

Какое же отношение имеет кофе к  Деве Марии? Ведь он меньше всего ассоциируется с невинностью! Ровным счетом никакого: в чашке изображен вовсе не кофе, а чистая вода — так рождаются заблуждения в искусстве.

Кофе является символом высшего общества; как мы помним, он далеко не всегда был доступен простым людям. Так, в XVIII веке английский художник Уильям Хогарт, известный сатирик и поборник идей английского Просвещения, создал целую серию работ об английском обществе, которое видел нелепым и порочным. На своих гравюрах он с неизменным юмором изображал выборы в парламент и пьяных на городской улице — здесь всегда в достатке пузатые выпивохи с кружками, разгульные девушки, виселицы и прочий гротеск. Высшее общество у него обычно выглядело еще более непривлекательным – оборки и крахмал только подчеркивают слабоумие на лицах. Кофе здесь неожиданно становится атрибутом вельможных кавалеров в папильотках и девушек, похожих на глуповатые розовые пастилки без какой-либо мысли в глазах. Например, в серии «Модный брак» Хогарт пишет картину «Будуар графини». Здесь изображен светский прием: вдохновенный поэт с написанной им поэмой, слушающие его гости, хозяйка, которую всклокоченный слуга завивает раскаленными щипцами. Она сидит возле туалетного столика, остальные присутствующие пьют кофе из тоненьких чашек. Один из гостей — тот самый, в папильотках — пьет его слегка выпучив глаза, у другого пухлого джентельмена со слегка перекошенным лицом из чашки торчит кусочек печенья. Собственно, благодаря этим деталям сделать выводы о нравах и благородстве этих господ довольно просто — кофепитие «с оттопыренными мизинцами» усиливает это впечатление.

В течение XVIII века отношение к кофе немного изменилось, хотя он по-прежнему был популярен в высшем обществе. Отношение к нему далеко не у всех такое, как у насмешника-Хогарта, среди композиций можно найти более приятные и, вместе с тем, более скучные. Например, итальянские групповые портреты: Баттиста Бениньи изображает известную семью Мартелли — древнейший флорентийский род, ведущий свою историю еще с XIV века. Семейство в полном составе позирует в картинной галерее, уставленной предметами роскоши: здесь и почтенные старушки в париках, и маленький мальчик с собакой, и довольные собой вельможные джентльмены. Чтобы добавить немного непринужденности, нужно изобразить статусную семью в каком-то ненавязчивом процессе. Лучше послеобеденного распития кофе на эту роль не подходит ничего. Так кофе превращается в напиток статусный и манерный.

Как мы знаем, кофе пришёл в Европу с Арабского полуострова – именно поэтому в какой-то момент он стал ассоциироваться со знойными восточными одалисками. Ориентальная тема всегда страшно увлекала художников: европейское общество и само не отличалось чопорностью, а гарем просто будоражил сознание европейца, и попытки проникнуть в него хотя бы с помощью красок предпринимались на протяжении нескольких столетий. Сам феномен кофейни, о котором мы рассказывали в предыдущих эпизодах, пришёл с Востока. Такое заведение изобразил Жан Батист Оссар: здесь турецкая девушка в роскошной меховой накидке пьёт кофе на кушетке – она скрестила по-турецки ноги и готовится обмакнуть в кофе какое-то воздушное сахарное печенье. Спиной к зрителю изображена служанка в полосатом зелёном халате, а чашечка, кстати, напоминает пиалу без ручки и очень отличается от привычной европейской, похожей на перевернутый колокольчик кофейной пары.

Вот «Султанша, пьющая кофе», написанная Шарлем Ванл Лоо: здесь повелительного вида мадам, вполне европейского вида, возлежит на подушках, пока чернокожая служанка подаёт ей дымящийся кофе. Принцип таких полотен всегда один: кофе – спутник высшего общества, а благодаря легендам, которыми овеян гарем, он начинает постепенно приобретать оттенок эстетской фривольности, и оттого становится ещё привлекательнее.

Кстати, из таких пиал-тарелочек на рубеже 17-18 веков пьёт кофе и «Любитель кофе» на портрете неизвестного немецкого художника. Особенно хочется отметить полубезумный, несколько замутнённый его взгляд и гротескно сгорбленную спину – кажется, перед нами настоящий кофеман запущенной стадии: он держит в руках не одно блюдце, а целых два, очевидно, чтобы не прерываться на глупости вроде повторного разогревания кофейника.

Кстати, одним из первых изображений английского кофейного дома считается рисунок 1690 года – он очень занимателен, даже немного похож на комикс. Дама в парике слева исполняет, очевидно, роль бариста, у камина греются сразу четыре тяжелых чёрных кофейника, справа изображена компания джентльменов, которые сидят чуть ли не на головах друг у друга: один спорит с соседом, яростно жестикулируя, другой пишет стихи, мужчины общаются тесными группками, поглощая кофе в немыслимых количествах — его тут же подливает официант. В принципе, если добавить в картину пару ноутбуков, эта сцена мало чем будет отличаться от современной кофейни на Мясницкой улице, 15 или на современной парижской улочке.

У Хогарта тоже есть изображение кофейни – правда, она больше напоминает игорный дом: помещение маленькое, тускло освещенное, люди с сероватыми от переизбытка кофеина лицами ожесточенно размахивают руками. Кто-то крупно проиграл, кто-то считает гроши, кто-то затевает заговор. И всегда мы найдём среди толпы в кофейне человека, который с выражением крайнего отчаяния на лице пытается что-то написать. Это, вероятно фрилансер: его проблемы не меняются уже много веков, а работать среди толпы с чашкой кофе это, кажется, действительно один из лучших способов победить прокрастинацию. Вообще эта кофейня больше похожа на современное антикафе.

В XIX веке также любили изображать восточные кофейни: например, расположенные в каменных постройках. Карл Фридрих Вернер изобразил кофейню в Иерусалиме, а Жан-Леон Жером — в Каире: они неизмеримо просторнее английских, светлее и выглядят более аутентично, хотя тусовочный колорит в них совсем не так силен. Людей значительно меньше, они в основном лежат и вальяжно общаются. Такую кофейню позже изобразит Анри Матисс. В его «Арабской кофейне» 1913 года славные угловатые человечки в характерных головных уборах лежат, сидят, общаются, созерцают небольшой аквариум с рыбками.

Кстати, в Лондоне впервые появились совершенно современные на вид кофейные «кибитки», все желающие могли налить себе чашку из большого чана с краником: одну из таких мы видим на графическом изображении из цикла офортов «Лондон Рабочих и Лондон Бедных» 1851 года.

Изображения кофейни множатся и весь XX век: например, в 1976 году художник Ренато Гуттузо пишет «Греческое кафе», полное ярких характерных персонажей — это уже современный кофейный Вавилон, в котором собраны люди всех профессий, возрастов и национальностей.

Что касается изображения благородных семейств в неформальной обстановке, то в XVIII веке они станут настоящей традицией.

Франсуа Буше тоже изобразил идиллическую сценку в 1739 году, назвав ее «Утренний кофе»: здесь мы видим анфиладу частных покоев, среди которых молодое семейство, такие «бытовые» картинки было очень любимы восемнадцатым веком. Юноша с конфетным лицом разливает кофе из красивого серебряного кофейника, две девушки возятся со своими детьми – одна из них полуобернулась, посматривая на дочь: та, в свою очередь, увлечена игрушечной лошадкой и удивительной фарфоровой куклой. Чистая дворцовая пастораль: если переодеть всех присутствующих и перенести их кофепитие в сад, мы получим образец для сотен картинок пикников, которыми так славен был галантный век. Никола Ланкре, например, изображает  такую пасторальную сценку, где дама дает попробовать кофе детям.

Распространены также были овальные портреты с миловидными девушками, которые пробуют кофе, самозабвенно прикрыв глаза. Такую мадемуазель мы можем увидеть на миниатюре Луи-Марена Бонне 1774 года – она выполнена в серебристых тонах, которые подчёркивают насыщенный цвет кофе, девушка наливает его в блюдце — на восточный манер. Хотя она и была француженкой, вполне могла бы стать главной героиней той самой кантаты Баха, которая, если помните, была фанаткой кофе и отказывалась даже выходить замуж из-за этой привычки. Сольные портреты со временем стали иболее выразительными — позже мы узнаём «Старушку, пьющую кофе» Эдуарда Писториуса, «Чашку кофе» Виктора Гилберта, за ними последует знаменитая «Женщина, заваривающая кофе» Ван Гога – все они становятся выразителями сложного душевного переживания, кофе здесь только подчеркивает их задумчивость и рефлексию.

Особенно ярким в этой череде становится знаменитый портрет Анри де Тулуз-Лотрека, на котором он написал свою мать – вся в белом, она с непередаваемым выражением смотрит на чашку кофе, не двигаясь, будто не в силах взять в руки: лицо ее беспредельно печально, а поза говорит о том, что все ее тело скованно усталостью или даже нездоровьем. Здесь чашка кофе символизирует саму жизнь и невозможность к ней прикоснуться.

Картина «Крестьянка пьёт свой кофе» Камиля Писсаро тоже довольно безрадостна, равно как и «Женщина с кофейником» Поля Сезанна. Кофе их горек. Чуть позже эта традиция снова воплотится в «Автомате» Эдварда Хоппера, главного изобразителя феномена беспредельного городского одиночества. Здесь девушка в шляпке сидит совершенно одна, невидящим взглядом уставившись в чашку, ей явно некуда пойти в этот ночной час.  Что-то здесь случилось или случится, а может, просто жизнь настолько грустна, что только дурной кофе из автомата способен ее немного скрасить.

Однако есть и другая, менее трагическая и сложная традиция изображения кофейного ритуала. Например, «Завтрак» Пьера Боннара – он вообще очень любил завтраки, и «Флора» Анри Мангена: здесь девушки просто пьют кофе, нежатся в лучах солнца, разглядывают фрукты и платья подружек, призывно возлежат, как матиссовская «Лоретта с чашкой кофе». В 1915 году Боннар, поэт повседневной жизни, пишет небольшое полотно под названием «Кофе»: на красно-белой клетчатой скатерти, которая занимает большую часть пространства картины, стоят маленькие чашки, кофейник, и женщина в темно-желтой одежде, лица которой не видно, пьёт кофе, повернувшись к своему благородному псу, поставившему лапы на стол. Казалось бы, нельзя придумать картинки проще: но от самого сочетания этих красных и жёлтых пятен, от того, как бликует солнце на едва намеченных кистью чашках голубоватого фарфора, почему-то веет такой летней радостью, такой восхитительной леностью и уютом, что лучше передать аромат кофе было просто невозможно. Интимная, тихая радость: вот каким стал кофе с приходом новых веяний в живописи.

Постепенно темную и помпезную архаическую живопись сменяют чистые тона импрессионистов, желавших изобразить жизнь такой, какая она есть — полной цвета, света, самых разнообразных оттенков и радости. Как они могли ухватить жизнь в моменте? Смотря на горожан и их быт: цветочницы на городских улицах, дети в полях, хорошенькие кокотки в кафе, заигрывающие с джентльменами за все той же чашкой кофе. В этом время он распространяется среди представителей среднего класса и становится почти неотъемлемой частью их быта. Сначала Эдуард Мане пишет «Завтрак в мастерской» — здесь кофейная чашечка стоит на столе среди цитрусов и морепродуктов. Один из художников, тот, что с бородой, сидит над ней с трубкой, другой прислонился ко столу в мечтательном раздумье, пока официантка двигается к ним из голубоватой глубины картины с кофейником. Пьер-Огюст Ренуар, который больше всего на свете любил писать фрукты, детей и юных девушек, тоже обожал кофейные сцены. Его знаменитая картина «После завтрака» — воплощение флирта и той самой беззаботности, которая свойственна только определенному времени: здесь сходятся в одном месте юность, лето и общество привлекательных мужчин и женщин. О том, как дивно все это написано, с какой любовью положены персиковые тона на щеки девушек, можно говорить вечно.

Так кофе проходит длинный живописный путь — от коротких появлений кофейных чашек на столах до полноценного персонажа, который формирует вокруг себя свободную, богемную реальность. Позже кофе перекочует в произведения экспрессионистов, кубистов и сюрреалистов — и тогда уже станет неотъемлемой частью бытования нового, современного человека, из чужеземной диковинки превратившись в повседневность.