Добрый день, друзья!

Если вы считаете себя кофеманами, то вот занимательный факт: к нашей славной компании себя причисляет почти каждый второй житель европейских стран. Кажется, сегодня у этого напитка поклонников больше, чем у всех рок-звезд вместе взятых, потому что кофе — это не только картонный стаканчик на бегу перед работой и вечный спутник парижского круассана. Прежде всего, кофе — это главный напиток богемы. Причем в восприятии массовой культуры ситуация стала такой довольно давно, практически с самых первых этапов распространения кофе в Европе. Почему? Ответ очевиден: помимо вкуса, кофе обладает ещё и особой «творческой» энергетикой, которая позволяет настроиться на нужный созидательный лад. Большинство пишущих людей сегодня садятся за ноутбук или ежедневник именно с кофе, а представители нового креативного класса идут работать в кафе, выпивая за дневную рабочую сессию три-четыре чашки. Кофе может быть с молоком или без, заваренный в аэропрессе или воронке, растворимый в гранулах или изысканный молотый купаж прямиком из Кении или Уганды. Короче говоря, он может быть каким угодно. Чашка кофе и стол, заваленный бумагами – вот базовый пакет писателя, который сформировало в нашем сознании кино. Почему же кофе и литература так тесно связаны?

Свое триумфальное шествие рука об руку с литературой кофе начал в Англии и Франции, странах, появился специфический жанр «кофейни». Первую кофейню в столичном Лондоне открыл Паска Рози в 1652 году. Этому предприимчивому турку даже посвящали стихи, в которых кофе назывался «живительным нектаром». Он творит чудеса, стимулирует ум, успокаивает душу и «иссушает фонтаны слез». 

В кофейнях кофе лился рекой, а Лондон стремительно превратился в центр национальной кофемании: повсюду, как грибы после дождя, вырастали маленькие и большие кофейни, в которых люди могли провести целый день — столь удивительной была царившая там атмосфера. Кофе довольно быстро стал здесь объектом культа — о нем писали стихи и слагали поэмы. Однако эти кофейни были далеки от тех чинных мест, к которым мы привыкли сегодня, где воздушные леди отщипывают над красивой чашкой кусочки воздушных булочек. Кофейни были брутальным сборищем богемных слоев общества, и посетители нередко проводили в них больше времени, чем в собственном доме. Здесь узнавали новости и обсуждали театральные постановкиговорили о поэзии, вели философские диспуты и беспрерывно оттачивали высокий жанр беседы «обо всем и ни о чем». При этом не существовало регалий и классового разделения — большинство лондонских кофеен даже сделали своим лозунгом фразу «Здесь можно увидеть всех людей», потому что кофе был напитком не только аристократов и мудрецов, но и всех без исключения. Кстати, опознавательным знаком для кофеен, за неимением номера дома, служил фонарь в форме кофейной чашки.

Нед Уорд, английский литератор первой половины XVIII века, написал о своем первом визите в кофейню большую главу дневника «Лондонский шпион».

«Там было полно народу, все суетились, бегая туда-сюда; это напомнило мне о стайке крыс, хозяйничающих в полуразрушенной сырной лавке. Люди приходили и уходили; кто-то писал, другие разговаривали; некоторые пили кофе, курили, спорили... На краю длинного стола лежала Библия. Рядом с ней стояли глиняные кувшины, лежали курительные трубки, в очаге тлел слабый огонь, над которым висел высокий кофейник. Под небольшой книжной полкой, заполненной бутылками, чашками и листовками с рекламой средства, улучшающего цвет лица, висел текст парламентского указа, который запрещал пьянство и употребление бранных слов. На других полках можно было увидеть склянки с желтоватой жидкостью, пузырьки с пилюлями, мешочки с нюхательным табаком и зубным порошком, сделанным на основе кофейной гущи, пакетики с карамелью и леденцами от кашля».

Из дневника известно, что до этого посещения писатель кофе никогда не пил, но уже через пять минут атмосфера творческого бесцельного «пребывания», где нет ни часов, ни минут, ни привычных в обществе правил, покорила его. Затем он попробовал и сам кофе, сваренный в том самом высоком кофейнике, и навсегда пропал, как и тысячи европейцев. Хотя порой кофе удостаивался и нелестных характеристик: как-то раз в английской новостной газете острый на язык критик назвал его «сиропом из сажи или эссенцией из содержимого старых ботинок».

Женщины в кофейни не допускались, что страшно их раздражало: как-то раз они даже объединились и в 1674 году выступили с гневной петицией против кофе, в которой нарекли кофе «горьким, тошнотворным и вонючим, точно вода из грязной лужи», обозвали причинойиимпотенции у их мужей: якобы кофе отвращает мужчин от женского общества, и мужья их стали ««бесплодными, как пустыня, откуда, как говорят, и завезли это злосчастное зерно». А врачи, напротив, прописывали кофе чуть ли не от всех болезней — от болей в животе до похмелья.

Почему же кофе стал спутником литераторов?

Дело в том, что период такого небывалого по скорости распространения кофе совпал с началом печати первых газет. Некоторые кофейни имели собственные новостные газеты, и даже стены внутри их помещений были настоящим палимпсестом из различных газетных вырезок, перекрывающих друг друга. Фактически, любой деловой человек мог прийти в кофейню и попасть в самую гущу событий, не отходя далеко от дома. Дляя писателей кофейня стала той ежедневной дозой общения, без которого, как известно, не пишется ничего путного, ибо прежде чем создать что-либо, необходимо впитать в себя как можно больше жизни. В Англии местом для любителей поэзии сначала была кофейня «У Вилла», где сформировался круг почитателей знаменитого поэта Джона Драйдена, затем — «У Баттона», где такой же славы удостоился Джозеф Аддисон. Сюда заходили Джонатан Свифт и Александр Поуп, а вокруг камина за длинным столом обсуждались высокие темы — о жизни, о вечности и о любви. Поуп, кстати, был страстным кофеманом и говорил, что этот напиток позволяет видеть вещи в их истинном свете, а также способен излечить его от жутких мигреней. А Джон Мильтон любил кофейню «У Майлза», где даже был создан настоящий кофейный клуб — подобие любительского парламента.

В Париже была своя литературная история кофе, даже более обширная, чем в Англии. Стоит только приехать в Париж, как осознаешь: почти в каждой кофейне здесь бывал какой-нибудь великий писатель,  если не он сам, то созданный им литературный герой. Например, в 1686 году в самом центре появилась одна из самых старых и знаменитых кофеен — Le Procope: кроме кофе здесь можно было попробовать мороженое — небывалый десерт аристократов. Может быть, именно здесь и появился знаменитый вид кофе гляссе, когда в крепко сваренный эспрессо добавляется горка сверкающего пломбира? Этого мы не знаем, зато сегодня известен фирменный рецепт кофе из Le Procope – баваруаз, или «баварский»: это был напиток на основе кофе, молока и рома с дивным сливочным вкусом.

Как бы то ни было, именно в этом кафе сложился настоящий литературный клуб наподобие петербургской «Бродячей собаки» — здесь звучали только что написанные стихи, зачитывались куски из свежесозданных поэм. Существует мнение, что именно благодаря кафе Le Procope родились первые импульсы Великой французской революции. Здесь встречались Дидро, Вольтер и Руссо, обсуждая создание будущей «Энциклопедии», знаменитый труд из тридцати пяти томов, призванный просветить необразованные массы. Здесь пили кофе Оноре де Бальзак, Альфред де Мюссе, Виктор Гюго и Жорж Санд. У них были довольно своеобразные предпочтения, а некоторых даже можно включить в список самых страстных кофеманов в истории. Для Вольтера, например, кофе готовили сразу на четыре порции, растворяя в ста миллилитрах крепкого черного кофе целый брикет горького шоколада. Он сам писал о нем довольно поэтично: «Если кофе – яд, то исключительно медленно действующий, поскольку сам я умираю от него более полувека». При этом известно, что он употреблял до пятидесяти чашек кофе каждый день — совершенно чудовищную дозу, которая способна свалить лошадь, но только не самого саркастического философа из когда-либо живущих. О любви Вольтера к кофе даже ходили анекдоты: якобы как-то утром он не нашел в доме кофе, отправил слуг во все концы с наказом найти его где угодно, но как можно скорее. Когда один из слуг принес ему кофе раньше всех, Вольтер заплатил ему вдвое больше со словами «Он спас меня от гибели без кофе». При этом он как-то умудрился в относительно добром здравии дожить до восьмидесяти четырех лет.

А вот Бальзак любил аналог сегодняшнего Cold brew — писателя кофейные зерна толкли специальным пестиком, заливали их холодной водой и настаивали несколько часов. После такой процедуры кофе получается удивительно крепким — не зря из под пера Бальзака рождались такие сильные и болезненные персонажи, как отец Горио, Рестиньяк или Гобсек. «После чашки кофе всё вспыхивает, мысли теснятся, как батальоны великой армии на поле битвы», — писал он о своем любимом напитке. Предпочтение Бальзак отдавал сорту, который назывался «Бурбон путаню», любимый кофе французских королей, в частности, Людовика XV: сегодня он считается утраченным, хотя его и пытаются периодически возродить. Пишут, что с кофейными зернами «Бурбон путаню» случилась редчайшая двойная мутация, в результате которой содержание кофеина снизилось в них почти вдвое, а вкус стал неповторимо тонким.

Правда, в книгах Бальзака и Гюго кофе не отведено так много места, как, например, у более поздних авторов, для которых кофе стал обрастать целыми вереницами созданных ими мифов. Например, кофе пьют все герои Ремарка — быть может,  в чуть меньших количествах, чем знаменитый кальвадос; и поскольку все они, как правило, глубоко несчастны, то и кофе становится символом горечи и меланхолии. Еще герои Ремарка наделяют кофе и отношение к нему свойствами различных национальностей (как правило, уничижительно отзываясь об американцах):

«Зайдем напротив к Эмме и выпьем чашечку черного кофе. В отношении кофе у американцев - спартанское воспитание. Они пьют его только на похоронах или заваривают с утра на весь день. Американец может часами держать кофейник на плите, чтобы он не остыл, и ему даже в голову не придет заварить свежий кофе. Эмма себе такое не позволит. Она - чешка.» («Тени в раю»)

У Габриэля Гарсиа Маркеса кофе, черный как ночь, пьет все население его удивительного мира, полного муравьев и странных отношений между родственниками. Мира, где дождь может лить четыре года, одиннадцать месяцев и два дня, а дети наследуют безумие родителей.

В начале XIX века в России уже существовал панегирик кофе, написанный лицейским другом Пушкина Кюхельбекером — тот называет его «нектаром мудрецов» и «отрадой для певцов»:

Пусть другие громогласно
Славят радости вина:
Не вину хвала нужна! 
Жар, восторг и вдохновенье
Грудь исполнили мою —
Кофе, я тебя пою;
Вдаль мое промчится пенье,
И узнает целый свет,
Как любил тебя поэт.

А вот сам Пушкин кофе хотя и любил – кстати, тоже черным и охлажденным — но в работе чаще предпочитал лимонад, пунш и крыжовенное варенье. А Достоевский черный кофе пил, пока в чайнике заварится его любимый чай – скрашивал ожидание. Зато его персонажи любили кофе страстно:

«Федор Павлович любил после обеда сладости с коньячком. Иван Федорович находился тут же за столом и тоже кушал кофе....
— Вот и он, вот и он! — завопил Федор Павлович, вдруг страшно обрадовавшись Алеше. — Присоединяйся к нам, садись, кофейку — постный ведь, постный, да горячий, да славный! Коньячку не приглашаю, ты постник, а хочешь, хочешь? Нет, я лучше тебе ликерцу дам, знатный! Милый! Молодец! Он кофейку выпьет. Не подогреть ли? Да нет, и теперь кипит. Кофе знатный, смердяковский…»

(«Братья Карамазовы»)

Лев Толстой любил чай – зато его герои, например, Стива Облонский, сделали кофе символом утонченного сибаритства:

"Окончив газету, вторую чашку кофе и калач с маслом, он встал, стряхнул крошки калача с жилета и, расправив широкую грудь, радостно улыбнулся, не оттого, чтоб у него на душе было что-нибудь особенно приятное, — радостную улыбку вызвало хорошее пищеварение."

(«Анна Каренина»)

Двадцатый век, точнее, самое его начало стало пиковым в восприятии кофе, в Париже его даже называли напитком нового века. К этому времени кофе окончательно стал атрибутом художников, писателей и поэтов, при этом оставаясь довольно демократичным и доступным всем слоям общества. Диккенс и Гюго, Хэмингуэй и Джек Лондон, Моэм и Пруст – все они так или иначе вдохновлялись кофе, но в XX веке в дело вошли поэты — вот они-то нашли для выражения прелести кофе самые что ни на есть изысканные выражения. Осип Мандельштам даже создал в своем стихотворении «Кухня» целую поэму из звуков изготовления кофе:

У Тимофеевны
Руки проворные —
Зерна кофейные
Черные-черные:
Лезут, толкаются
В узкое горло
И пробираются
В темное жерло.

Тонко намолото каждое зернышко,
Падает в ящик на темное донышко!

1926

Я давно полюбил нищету, 
Одиночество, бедный художник.
Чтобы кофе варить на спирту
Я купил себе легкий треножник"

1912

Анна Ахматова придумала в свое время знаменитый тест, по результатам которого делала выводы о человеке. Она задавала ему всего три вопроса: чай или кофе? кошка или собака? Пастернак или Мандельштам? Так она определяла, к какому полюсу принадлежит человек – к петербургскому, утонченному и декадентскому, или к московскому, оптимистичному и здоровому.

Как в трапезной — скамейки, стол, окно
С огромною серебряной луною.
Мы кофе пьем и черное вино,
Мы музыкою бредим…
Все равно…

1943

Да, я любила их, те сборища ночные,-
На маленьком столе стаканы ледяные,
Над черным кофеем пахучий, зимний пар,
Камина красного тяжелый, зимний жар,
Веселость едкую литературной шутки
И друга первый взгляд, беспомощный и жуткий.

1917

К этому времени кофе стал одним из главных символов поэтического сознания, и каждый поэт считал долгом вписать его в свою картину мира, как например, Георгий Иванов:

Утро было как утро. Нам было довольно приятно.
Чашки черного кофе были лилово-черны,
Скатерть ярко бела, и на скатерти рюмки и пятна.
Утро было как утро. Конечно, мы были пьяны.

Иосиф Бродский тоже, как известно, обожал три вещи — кошек, сигареты и кофе, пожалуй, он может называться главным кофеманом XX века.

Судно плыло в тумане. Туман был бел.
В свою очередь, бывшее также белым
судно (см. закон вытесненья тел)
в молоко угодившим казалось мелом,
и единственной черною вещью был
кофе, пока я пил.

1970

Кстати, на манер Вольтера и Бальзака, Бродский кофе варил своим собственным, отточенным годами способом: с самого утра он ставил на огонь маленькую кастрюльку с молотыми зернами и небольшим количеством воды, потом долго настаивал — выходил крепчайший напиток, напоминающий двойной эспрессо. Эту большую дозу эспрессо Бродский и растягивал на весь день за работой, отпивая его из огромной чашки.

Кроме этого удивительного «эффекта кофе», ставшего спутником человека тонкого и интеллектуального, начали рождаться также целые «кофейные книги». Например, таким амбассадором кофе в литературе стал Макс Фрай, который умело создает целую кофейную реальность, и, как ни странно, Туве Янсон — персонажи ее чудесных книг тоже постоянно пьют кофе, он становится символом особого поэтического домашнего уюта: кофе с апельсинами и воздушными пирожными здесь подают к самому раннему завтраку. Таким кофе часто воспринимают и сегодня — уютным и теплым, лишенным той непреходящей мрачности, которую можно встретить у Ремарка или Маркеса.

— Вы кофе любите? — спросил он.
— Как вам сказать… Люблю, наверное.
Благолепов усмехнулся, подергал себя за ус:
— Значит, не любите. Кофе можно любить только страстно — как любовницу, дабы с соблазном соседствовал запрет, это придает ему особую терпкость и неповторимый вкус. Чтобы ощутить его прелесть полностью, необходим категорический врачебный запрет.

Братья Вайнеры. Лекарство против страха